- Это я, Владимир.

  Дверь открылась, в проеме показалась фигура Власова.

   - Что случилось? - спросил он.

   - Есть интересные новости.

   - Александра, я на несколько минут выйду, - обратился Владимир к девочке. - Побудь пока одна.

  Спустя пять минут наш пленник уже сидел на стуле, злобно зыркая на нас глазами. Допрос мы пока решили вести на французском языке.

   - Кто ты? - резко спросил его Владимир.

   - Это похищение! Я гражданин Франции! Я позову полицию!

   - Ответ неправильный, - криво усмехнулся я, после чего ткнул ему пальцем в болевую точку, в подреберье, отчего незнакомца скрючило от боли. Он пытался заорать, но я не дал, запечатав его рот своей ладонью. Выждал какое-то время, пока тот отойдет от болевого шока, после чего сказал:

   - Не будешь отвечать на наши вопросы, будет очень больно. Пока у тебя есть шанс уйти отсюда живым.

   - Мне проще умереть, чем все рассказать, - сейчас в его голосе звучало отчаянье.

   - Ты сам решил, - криво усмехнулся я. - Владимир идите к девочке, я с ним сам разберусь.

   - Александр, только не надо крови, - подыграл мне Власов. - А то в прошлый раз....

   - Я буду кричать и звать на помощь, - сказал пленник, вот только это было сказано настолько скучно и вяло, что, похоже, он сам не верил тому, о чем говорил.

   - И что ты скажешь полиции? Что собирался убить ребенка, как до этого хотел сделать твой младший брат? - я это спросил уже на русском языке.

  Не только пленник замер, глядя на меня широко открытыми от удивления глазами, но и Владимир. Секунда - и он резко развернулся: - Что?! Это они хотели убить ребенка?! Убью, сволочь!

  В голосе бывшего царского офицера не было наигрыша, в нем, как и в его глазах, сейчас клокотала чистая, незамутненная ярость. Сейчас в его глазах можно было увидеть огонь горящих деревень, тусклый блеск клинков, пустой взгляд мертвых и горькие слезы живых людей.

   Мужчина не был трусливым человеком, даже более того, обладал жестким характером, вот только сейчас увидел лицо незнакомого человека, и неожиданно почувствовал скорее внутренним чутьем, чем разумом, что его жизнь прямо сейчас висит на ниточке. На очень тонкой ниточке. Вот только он не был готов умирать, наоборот, предчувствие смерти всколыхнула в нем жажду жизни. Он был готов валяться у их ног, умолять этих людей, чтобы те оставили ему жизнь.

   Я сумел перехватить Владимира, который сродни боевому псу, сейчас рвался к глотке своего врага. Ему была нужна его кровь и жизнь.

   - Успокойтесь. Владимир, я вас прошу.

  Тот, наконец, замер и перестал рваться у меня из рук. Отойдя в сторону, я бросил взгляд на несостоявшегося убийцу. Пальцы мужчины, лежащие на коленях, дрожали, лицо исказила гримаса страха, а на лбу крупными каплями выступил пот.

   - Как вы его узнали, Александр? - неожиданно спросил меня Владимир.

  Он не слышал тогда отданного приказа, как и не видел его брата. Вернее видел, но только его труп, а смерть сильно меняет людей.

   - Помните перестрелку в квартире? Там был его младший брат с наемными убийцами. Теперь пришел он.

  В глазах Власова сверкнула ярость, которая никуда не исчезла, просто сейчас он смог удержать себя в руках. Я повернулся к пленнику и глядя ему прямо в глаза, тихо сказал: - Тебе решать, будешь ты жить или умрешь.

  Он не стал запираться, после чего, глухим, срывающимся голосом, рассказал нам то, о чем я уже догадывался. Сестра Николая, вдова Елизавета Васильевна, в замужестве Морошкина, жившая при брате приживалкой, имела двух взрослых сыновей, Сергея и Алексея. Она завидовала богатству брата, при этом понимала, что рассчитывать ей не на что, пока не пришло известие о смерти сына и его жены. Именно тогда с банкиром и случился первый сердечный приступ.

   Увидев осунувшееся лицо брата, лежавшего на кровати, в больнице, Елизавета поняла, что у нее есть неплохой шанс стать наследницей его миллионов. После чего, она впервые поделилась своими мыслями с сыновьями и как оказалось, те думали точно также, как их мать. Они знали, что внучка Заварзина осталась жива, но при тех новостях, что приходили из красной России, у них и сомнений не было, что та не выживет. Вот только спустя два с половиной года, неожиданно пришло письмо, в котором говорилась, что девочка жива и находится в Красноярске. Все ее мечты, которыми она жила все это время и уже наполовину ставшие явью в ее мечтах, рассыпались в одночастье, и тогда она решила, что пришла пора действовать. Она сумела найти общий язык с доверенным человеком банкира, его секретарем, которому было обещаны, если все хорошо закончится, пять миллионов долларов. Их договор был официально заверен и сейчас лежал у нотариуса. Именно через секретаря они узнали, что девочка появилась в Москве, и туда сразу же отправился младший сын, с двумя нанятыми боевиками, бывшими царскими офицерами. Ему было поставлено условие, что когда он найдет в Москве девочку, то должен был дать им телеграмму или телефонировать и тоже самое сделать в случае ее смерти. Неизвестно по какой причине, но он ничего не сообщил родным. О его гибели они могли только догадываться, так как чекисты засекретили это дело и в газеты ничего не попало, за исключением пары невнятных заметок на тему о разгуле преступности в Москве. Когда Заварзин узнал, что девочка снова пропала, с ним случился новый приступ. Оклемавшись, банкир полностью перешел под контроль врачей. Сергей последние две недели жил в Варшаве, ожидая весточки от брата и готовый, если потребуется, сразу пересечь границу, но он никак не ожидал неожиданного звонка Стойчева. Секретарь, истерически крича, потребовал от Сергея, чтобы тот прямо сейчас решил вопрос, иначе им всем не жить. Времени, чтобы кого-то нанять у Морошкина просто не было, а решиться на убийство, вот так сразу не смог. Его сомнения и колебания как раз и стали причиной, по которой он появился в отеле только спустя четыре часа.

ЭПИЛОГ. СПУСТЯ ТРИ НЕДЕЛИ

   Мы сидели недалеко от сцены, за столиком, недавно открывшегося дорогого ресторана "Столица", одетые в темные костюмы от парижского портного, а на наших белых сорочках резко выделялись галстуки-бабочки. Оркестр играл легкую, ненавязчивую музыку. В воздухе висел дым от папирос и сигар, смешиваясь с запахом женских духов. На стенах между картинами с видами Варшавы, Парижа, Берлина и других европейских столиц, неярко горели лампы, и в этом легком полумраке официанты скользили словно бесплотные тени. Плотно поужинав, мы сейчас пили кофе и разглядывали посетителей ресторана.

   Я сделал глоток кофе, потом поставил чашку на стол и спросил Власова: - Как вам Варшава?

   - Красивый город, но Париж мне пришелся больше по душе, - бывший царский офицер медленно обвел взглядом зал шикарного ресторана, изредка задерживая его на красивых польках. - Здесь очень много красивых женщин, вы не находите?

   - А как же Ольга? Уже в прошлом? - с усмешкой глядя на Власова, спросил я.

   - Ольга? Скажу сразу: ей все эти европейские барышни в подметки не годятся. Слабые, изнеженные, инфантильные. А она сильная, умная женщина, а про ее темперамент я просто молчу. Как вспомню наши жаркие, сумасшедшие ночи, так сразу томление начинает заползать в душу, - он неожиданно замолчал, глядя мимо меня, в пространство.

   "Прекрасно тебя понимаю тебя, мой друг, - про себя усмехнулся я, а сам сказал:

   - Может это любовь? Ваш друг, Петр Сергеевич, сумел же найти свою половину.

   - Мне сорок лет, а я только и умею, что воевать. Благодаря вам, Саша, у меня сейчас есть неплохой капитал, но при этом нет ни малейшего желания жить обычной жизнью. А Оле, как и любой другой женщине, нужна семья. Муж, который каждый день уходит на работу, а вечером возвращается домой. Дети. Летняя дача... - несколько секунд он молчал, потом вдруг неожиданно сделал вывод. - Нет, из меня плохой глава семейства получится.